Англичане.

Отдельные фигуры англичан очень часто вмешиваются в толпу киевлян, но их бесцветные, одетые в хаки и фуражки с прямыми козырьками фигуры почти всегда проходят незамеченными.

К ним надо присмотреться и тогда они вам покажутся точно вылитыми из стали.

Это главным образом, военные санитары из русско-английского госпиталя.

Англичанин всюду и всегда останется англичанином, спокойным, методичным, уверенным в себе.

На улицах Киева они чувствуют себя так же хорошо, как и на улицах лондонского Сити.

…Я видел двух англичан, спешивших, куда то по Крещатику по направлению к думе. У одного магазина, отчего то собралась густая толпа, преграждающая путь прохожим.

Все, проходя мимо этого места, приостанавливались, вглядывались в массу толпы, стремясь что-либо разглядеть, расспрашивали у стоявших, что случилось, и затем, потеряв добрых четверть часа, уходили.

Англичане даже не посмотрели туда, куда были направлены взоры всех, они только на секунду приостановились, затем ловко проскользнули между рядами зевак и тем же быстрым размеренным шагом пошли туда, куда им было нужно.

Они спешили, и ничто не должно было им мешать.

Когда же англичане гуляют, они рассматривают все, все хотят увидеть узнать.

Один раз мне было очень обидно за нас, когда три английских санитара, имевших безобидное желание посмотреть наш Ботанический сад, закрытый для публики, натолкнулись на неодолимое препятствие в виде садового сторожа.

Англичане подошли к калитке сада на Безаковской улице. Калитка была открыта. Они вошли в сад, но тут навстречу им выбежал сторож и многозначительно указал на выход.

Англичане в изумлении остановились: как же, дверь открыта, и не пускают; удивленно взглянули друг на друга, что-то сказали и сразу же беспрекословно повернули назад.

Сказалась железная дисциплина англичанина.

Румыны.

Румын, посещающих Киев время от времени, киевляне часто смешивают с военнопленными австрийцами.

И, правда, их форма очень похожа на австрийскую: то же сукно, почти тот же покрой, на голове кепи серо-голубого цвета.

Я сам слышал, как какая то дама с возмущением сказала: «И почему это столько австрийцев пустили гулять». Когда же слышавшие эту фразу возразили: «Да это не австрийцы, а румыны», дама страшно сконфузилась, пробормотала: «Да ведь я не хотела их обидеть, я не знала»; и побежала догонять румын, чтобы поближе и получше их рассмотреть.

Румыны, в большинстве случаев, статны и красивы.

Сарты.

Сарты – рабочие, наполнившие теперь Киев, придали нашей толпе оттенок чего-то восточного. Сартов привезли из Туркестана. Это одни из тех самых инородцев, которые были недавно призваны для работ в тылу армии.

Очень немногие из них умеют говорить на ломанном русском языке; большинство же знает только свой родной язык. Поэтому на груди каждого сарта есть металлическая табличка с его номером и указанием, откуда он.

Это «для того, чтобы не потерялся», говорят надсмотрщики. Сарты наивны, как дети же непосредственны в выражениях своих чувств.

На днях по Крещатику проводили вечером большую партию наших новых рабочих. Они шли по тротуару в своих разноцветных широких теплых халатах и своих разнообразных оригинальных шапках и поражались всему, что видели вокруг себя.

Один с удивлением подымает голову, глядя на большой пятиэтажный дом, другой показывает пальцами, на наряды дам, третий быстро, быстро отвечает на вопросы любопытных.

«Не киргиз, нет киргиз, сарт, сарт, сарт», повторяет это «сарт» бесчисленное число раз.

Интересная сценка разыгралась у одного из магазинов готового платья, в витрине которого были выставлены женские фигуры - манекены.

Несколько сартов, увидев восковых женщин, ярко освещенных светом электрических лампочек, сначала замерли с блаженным выражением лица, а затем в восторге начали хлопать руками и хохотать.

Публика, находившаяся в это время на тротуарах, тоже стала смеяться от души, до того это было неожиданно и забавно.

Партия сартов двигалась по Крещатику, вызывая изумление всех и возбуждая массу толков, кто это, откуда эти люди?

Кто-то вообразил, что это приехали японцы. Какой то господин, шедший рядом со мной, обратился к ближайшему сарту с вопросом:

– Японец?

Сарт, видимо не понимая вопроса, неожиданно закивал головой.

Так и пойдет легенда о том, что в Киев приехали японцы.

Другие приняли их за пленных турок.

А сарты только блаженно улыбались, восхищаясь тысячами огней, массой неведомых им экипажей без лошадей, так странно кричащих и так быстро летящих вперед, удивлялись, глядя на массу людей, куда то бегущую, будто чего-то ищущую.

Сарты знают, что они приехали сюда для того, чтобы работать, для того, чтобы помочь вот этим суетящимся людям одолеть дерзкого врага…».

* * *

Киевская весна. Ее приход всегда радовал жителей города. Фото 1910-х годов.

Таким встретил Киев 28 февраля 1917 года – последний день Российской империи.

Около 3-х часов дня, Управлением Юго-Западных железных дорог была получена, направленная из Петрограда по всей сети военная телеграмма № 6932, содержание которой вначале вызвало растерянность, а затем недоверие. Начальник Юго-Западной железной дороги Э.П. Шуберский, чтобы рассеять возникшие сомнения о возможности происходящего, сразу же отправил в Петроград официальный запрос. Ответ Петрограда не оставил ни малейшего сомнения в подлинности полученной телеграммы.

«По всей сети всем начальствующим:

По поручению комитета государственной думы я сего числа занял министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя государственной думы:

Железнодорожники!

Старая власть, создавшая разруху всех отраслей государственного правления, оказалась бессильной. Государственная дума взяла в свои руки создание новой власти.

Обращаюсь к вам от имени Отечества: от вас зависит теперь спасение Родины. Она ждет от вас больше, чем исполнение долга. Она ждет подвига. Движение поездов должно производиться непрерывно с удвоенной энергией, слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к Родине и сознанием важности транспорта для войны и благоустройства тыла.

Председатель государственной думы Родзянко».

«Члены вашей семьи, я твердо верю, сумеют ответить на этот призыв и оправдать надежды на вас нашей Родины. Все служащие должны оставаться на своем посту.

Член государственной думы Бубликов».

Через некоторое время управлением Юго-Западных железных дорог была получена вторая телеграмма из Петрограда.

«Служащие, мастеровые и рабочие железнодорожных мастерских!

Наиболее слабое место русских железных дорог – изношенность подвижного состава и переутомление служебного персонала, поистине героически трудящегося без отдыха третий год. Но во имя спасения Родины призываю, все-таки напрячь вашу энергию еще сильнее, и справиться с ремонтом разрушенного ненормальной работой подвижного состава. Пусть вся ваша трудоспособность, все ваше знание дела, направится на разрешение этой важной задачи. Родина глядит на вас с надеждой. Не поддавайтесь страстям и помните, что нет у вас в руках лучшего способа освобождения Родины, чем безотказная изо всех сил работа. Труд ваш не будет забыт.

По поручению комитета государственной думы Бубликов».

Фамилия подписавшего эти телеграфные сообщения члена Государственной думы была малоизвестна, поэтому одна из киевских газет поместила короткую биографическую справку о нем, одновременно с текстами взбудораживших Киев телеграмм.

Александр Александрович Бубликов родился в 1875 году в семье потомственных дворян. По окончании Института инженеров путей сообщения, совершенствовал свои знания за границей. Вернувшись на родину, участвовал в работах по изысканию железных дорог: Уфа – Магнитная, Вологда, Вятка, Чепца – Киштым, 2-й Екатерининской, Олонецкой, Уральско-Акмолинской, Алтайской и Домбровско-Донецкой. Затем состоял заведующим изысканиями новых линий общества Московско-Казанской железной дороги. Перевел на русский язык и издал, считавшийся в то время классическим, курс профессора Мюнхенского политехникума А. Фейнеля «Теория сопротивления материалов и теория упругости». Во время описываемых событий состоял членом Государственной думы от Пермской губернии. Был убежденным прогрессистом. 28 февраля 1917 года, решением исполнительного комитета Государственной думы назначен министром путей сообщения.

Одна из первых «революционных» демонстраций. Воинские части направляются по улицам Фундуклеевской и Крещатик к зданию городской думы для участия в митинге. Март 1917 года.

Крещатик. Думская площадь. Слева виден угол здания Дворянского собрания. Фото 1910-х годов.

Эйфорию, охватившую Киев в первые дни после произошедшего в Петрограде государственного переворота, подогреваемую витающей в весеннем воздухе надеждой на улучшение бытия, достаточно быстро сменило напряженное ожидание этого улучшения.

Но новая киевская власть оказалась не готовой к столь ответственному шагу ни морально, ни физически. Она суетилась, проводила митинги, сотрясала воздух многочисленными обещаниями, и в тоже время теснимая другими политическими силами постепенно начала отходить на второй план.

Снятие памятника П. Столыпину. Март 1917 года.

Возникающие с необычайной быстротой всевозможные комитеты, советы и прочие организации, не обладающие в достаточной степени необходимыми знаниями, опытом, финансовыми средствами и находящиеся относительно друг друга в определенной конфронтации, стали занимать лучшие дома центральной части города. Например, в конце марта, в одном только здании, уже успевшего стать «бывшим», дворянского собрания, (сегодня на этом месте возвышается «Дом профсоюзов»), поселились следующие политические организации:

Комитет военных депутатов киевского гарнизона;

Киевский совет рабочих депутатов;

Киевский комитет российской социал-демократической рабочей партии (большевиков);

Редакция большевистской газеты «Голос социал-демократа»;

Киевская организация членов российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков);

Редакция меньшевистской газеты «Знамя труда».

Но как же велико было желание всех этих новоявленных комитетов и советов занять Царский (Мариинский) дворец – киевский символ поверженной власти.

Словно забыв о том, что Киев теперь находится под их совместным управлением, они униженно обратились к Совету министров Временного правительства с прошением о разрешении разместиться во дворце. И никто из них уже не вспоминал о том, что незадолго до этого, в начале марта, они обращались в тот же Совет министров с просьбой об устройстве в Царском дворце госпиталя для раненных солдат и офицеров.

Царский (Мариинский) дворец. Фото 1910-х годов.

Почти в это же самое время директор Киевского художественного училища Ф. Кричевский (1879-1947), движимый желанием сохранить ценный архитектурно-исторический памятник, ходатайствовал о передаче усадьбы Царского дворца вверенному ему училищу для постройки на ее территории собственного здания училища, и об организации в помещениях Царского дворца художественного музея. Однако, невзирая на ходатайство Ф. Кричевского, Председатель Совета министров Временного правительства, князь Львов распорядился передать Царский дворец со всем находящимся в нем имуществом, киевским политическим организациям, которые в начале апреля и переехали сюда в спешном порядке из здания Дворянского собрания.

В Царском дворце разместились следующие организации:

Комитет военных депутатов, совет рабочих депутатов, исполнительный комитет общественных организаций, редакции рабочих газет, рабочее бюро печати и прочие.

Например, редакция меньшевистской газеты «Знамя труда» разместилась в бывшем «голубом» будуаре вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Николая II .

Провинциальный отдел совета рабочих депутатов занял столовую бывшей государыни.

Рабочее бюро печати уютно устроилось в рабочем кабинете Николая II . Весь этот кабинет был увешан гравюрами нагих женщин, число которых доходило до двухсот. Некоторые члены совета рабочих депутатов потребовали снять эти картинки со стен, однако большинство депутатов решило сохранить кабинет в его первозданном виде.

Большой зал для приемов был предоставлен исполнительному комитету для заседаний.